Крымский политолог Андрей Никифоров: «Крым возвращался в Россию дольше, чем Донбасс»

Страна отмечает очередную – одиннадцатую – годовщину воссоединения с Крымом. События февраля–марта 2014 года развивались стремительно и оставили ощущение, будто Крым вернулся в Россию мгновенно. Но в действительности его путь домой начался в далёком 1991‑м – ещё до распада СССР. Так считает политолог Андрей НИКИФОРОВ, кандидат исторических наук, доцент кафедры политических наук и международных отношений философского факультета Крымского федерального университета им. Вернадского.

– АНДРЕЙ Ростиславович, вы пишете, что один из факторов, позволивших Крыму организованно и почти бескровно вернуться домой в 2014-м, – наличие у него автономии.

– Да, мы лишились автономии в 1945‑м и вновь обрели её в 1991-м. Обрели очень своевременно – ровно в тот момент, когда это было УЖЕ возможно и когда это было ЕЩЁ возможно. Тогда вовсю раскочегаривался «ново-огарёвский процесс», так называемое обновление Союза, и в ходе этого процесса среди прочих принципов закладывался такой: все автономные республики – а не только союзные республики – должны стать субъектами нового Союзного договора. Именно так Крымская область и сформулировала вопрос референдума в январе 1991-го: «Вы за воссоздание Крымской Автономной Советской Социалистической Республики как субъекта Союза ССР и участника Союзного договора?» То есть, голосуя за автономный статус Крыма внутри Украины, мы одновременно голосовали за нахождение в составе планируемого обновлённого Союза, – словом, за то, чтобы остаться в одном политическом поле с Россией. Для нас это было, как говорится, на кончике пера (ответ «да» выбрали 93, 3% проголосовавших. – Прим. «АН»).

В конце того же года, напомню, Советского Союза не стало – и появилась независимая Украина. Если бы мы не обзавелись автономией в 1991-м, до распада СССР, то впоследствии бы уже не удалось, шанс был бы упущен. Независимая Украина не позволила бы нам сделать это, как не позволила осуществиться автономистскому проекту в Закарпатье, подспудно русинскому, а также автономистским проектам в Донбассе (на референдуме в Закарпатье 1 декабря 1991 года за автономию высказались 78% проголосовавших; а в Донецкой и Луганской областях 27 марта 1994 года на «совещательных опросах» – фактически референдумах – большинство высказалось за русский язык в качестве государственного (в Донецкой – 87, 2%, в Луганской – 90, 4%), причём Донецкая область вынесла также на голосование вопрос о федерализации Украины и положительно на него ответили 79, 7%. – Прим. «АН»).

Я бы сказал, возвращение в Россию было региональной идеей Крыма, причём эта идея давала о себе знать с тех самых времён, когда Крым оказался в составе УССР. Я помню с раннего детства, что на «кухонном» уровне всегда присутствовала тема несправедливости отторжения Крыма от РСФСР. Пусть не сразу, не в 1954 году, но со временем ввели обязательное изучение украинского языка в крымских школах – и вроде бы ничего страшного, но иногда людей это раздражало. Особенно когда они понимали, что язык этот отличается от русского в основном лишь категорией нормы: в украинском правильно то, что неправильно в русском. Все эти надписи, вывески на мове – всё это создавало социальный дискомфорт. Соответственно, после воссоединения с Россией ощущение у нас было такое, что мы вырвались из чего-то чуждого и наконец-то оказались у себя дома.

Поскольку за возвращение в Россию стабильно выступало большинство крымчан (около 60% всегда были «в доску» пророссийскими, и ещё 15–20% поддерживали ту же линию в более мягком варианте), то получить и удержать политические позиции в Крыму можно было, только лишь выражая соответствующие идеи. Республиканские власти вместе с гражданским обществом вели деятельность, направленную на сохранение крымской – фактически русской – исторической памяти. Важно, что она не сводилась к популяризации событий исключительно советского периода, а затрагивала все эпохи нашей истории. Мы помнили и помним не только Великую Отечественную, но и, к примеру, Крымскую войну: на братских кладбищах в Симферополе и Севастополе покоятся десятки тысяч погибших из разных уголков России.

– Вернёмся к обретению Крымом автономии в 1991-м. Делала ли Украина попытки упразднить её?

– Да, уже в 1992-м сложилась критическая ситуация. Началось всё с обострения российско-украинских отношений вокруг статуса ЧМФ. Напомню, за редким исключением вооружённые силы бывшего СССР присягнули тому новоявленному независимому государству, на территории которого располагались. Таким исключением и стал ЧМФ, отказавшийся присягнуть Украине. Причём это была позиция самого Флота, тогда как Ельцин был настроен не столь принципиально.

В марте–апреле Киев приступил к жёсткому прессингу крымской автономии: пытался если и не упразднить её формально, то лишить её всех полномочий. Крымский парламент оказался под угрозой применения силы. И тогда штаб сухопутного корпуса Крыма был взят под охрану морской пехотой ЧМФ. Военный совет Флота обнародовал заявление, где в решительных формулировках выразил готовность защищать автономию.

В начале мая крымский парламент быстро принял Конституцию Крыма, где фактически провозглашался принцип договорных отношений с Киевом, – заявка даже на нечто большее, чем автономный статус. И была принята декларация о государственной самостоятельности. Силовую поддержку всех этих действий осуществлял ЧМФ: никто не полез применять силу против Крыма после публичных заявлений Флота.

– Словом, Флот сыграл историческую роль.

– Да, Флот и лично командующий – адмирал Игорь Касатонов. И последующие командующие ЧМФ тоже многое сделали для того, чтобы Флот не оказался обесценен, разоружён, демонтирован, а ведь такие заходы предпринимались некоторыми деятелями ельцинской администрации на протяжении девяностых: в ней имелись группы, которые считали Флот помехой для вливания России в «мировое сообщество». В то же время находились в администрации Ельцина и те, кто вместе с командованием ЧМФ отбивал эти атаки.

– Напомним читателю, что в 1995 году Ельцин и Кучма подписали соглашение о разделе ЧМФ.

– А немногим ранее, в 1994 году, в Крыму вновь обострилась ситуация. В январе был избран первый и последний президент Республики Крым – Юрий Мешков, а весной на выборах в парламент Крыма победил его блок «Россия». Мешков сформировал правительство с участием российских специалистов, которые прибыли десантом из Москвы. Со стороны Украины предпринимались попытки блокировать эту работу, и даже был момент, когда Крым оказался в условиях товарной блокады. Самопальные казачьи образования патрулировали территорию Верховного Совета Крыма, готовились к его обороне – это выглядело несколько комично, но указывало на весьма напряжённый характер ситуации.

И далее возник конфликт внутри пророссийского крымского руководства: Мешков попытался расширить свои полномочия, выйти за рамки того, что ему предписывала Конституция Республики Крым, – и в результате был отстранён от власти своими же коллегами. Этим воспользовался Киев, взял ситуацию под контроль, а через полгода упразднил пост крымского президента и отменил все крымские законы – в том числе и Конституцию. В 1994-м Крым был не менее готов вернуться в Россию, чем в 2014-м, но этого не случилось. И не только потому, что пророссийские политические силы допустили разлад между собой. Сыграла свою роль и позиция Российской Федерации: президентом, напомню, был тогда не Путин. Кроме того, разгорался конфликт в Чечне, так что Кремлю было не до Крыма. И те российские специалисты, которых прислала Москва для участия в работе крымского правительства, не оставили никакого доброго следа. Словом, тогдашний пророссийский порыв Крыма ни во что не вылился, народное движение оказалось дезориентировано и затопталось на месте – ему попросту некуда было дальше идти.

И всё же девяностые годы не прошли для нас безрезультатно: мы обрели автономию и сохранили её.

– Полагаете, без автономии сценарий 2014 года был бы невозможен?

– Точно в таком же виде – да, был бы невозможен. Особость, отдельность Крыма на протяжении 22-летнего нахождения в составе независимой Украины выражалась в том, что для крымских элит приоритетным местом работы оставался именно Крым, а если кто-то и перемещался в Киев, то зачастую вынужденно, словно отправляясь в политическую ссылку. С Донбассом было иначе: донецкие элиты в значительной степени находились в Киеве и боролись за свой проект независимой Украины, что сыграло негативную роль в событиях 2014-го. И в Донецком, и в Луганском областных советах подавляющее большинство занимала Партия регионов, но они перестали функционировать, фактически разбежались. Оказались со своими избирателями по разные стороны конфликта. Людям в Донбассе пришлось заново формировать систему власти, из-за чего было потеряно время. А крымский парламент – при всех негативных моментах, которые, безусловно, имели место, – оказался вместе со своими избирателями.

Когда меня спрашивают, почему Крыму в 2014-м всё удалось, а Донбассу удалось не всё, я отвечаю просто: Крыму повезло. Дело не в том, что крымчане оказались умнее, шустрее и так далее, – нет, это судьба, везение. По мнению некоторых, путь Крыма в Россию был гораздо короче, чем путь Донбасса и тем более Херсонщины и Запорожья, а я считаю, что он был, наоборот, длиннее: мы начали его в 1991-м, а не в 2014-м, как Донбасс, и преодолели его за 23 года, а не за восемь лет. Кстати, Крым сейчас активно консультирует новые регионы по вопросам интеграции и помогает им кадрами.

– Значительная часть жителей новых регионов считают себя украинцами и дорожат украинской идентичностью. Нужно ли объяснять людям через систему образования и просвещения, что украинцы – это русские, которых за десятилетия советской власти научили считать себя украинцами? Не оттолкнём ли мы от себя людей таким подходом?

– Во-первых, при наличии достаточного количества детей, которые желают обучаться на украинском, у них должна быть такая возможность (у крымчан, замечу, этой потребности давно нет). А во-вторых, что значит «оттолкнём»? То, что вы сейчас озвучили, – правда. Зачем же нам вуалировать её и заменять ложью или полуправдой? Да, нужно говорить об этом ненавязчиво и тем более неагрессивно. Не нужно вдалбливать человеку мысль, что он русский, – достаточно обойтись без утверждений, что, например, русский князь Владимир Святой был украинцем. И, рассказывая о Крещении Руси, не называть это «Крещением Руси-Украины». Нам ничего не придётся выдумывать, ведь историческая правда на нашей стороне.

Поделиться Поделиться ВКонтакте Telegram Whatsapp Одноклассники Cсылка

Источник: argumenti.ru