Философ-военный Андрей Коробов-Латынцев: «Я просто нахожусь внутри этого Русского мира»

Философы в общепринятом понимании представляются людьми серьёзными, погружёнными в высшие сферы и размышления о великом. Однако есть философы, которые помимо кабинетной практики и созерцания предпочитают реальные поступки и деятельность во благо своих стремлений и идей. Одним из таких практиков патриотического движения России является русский философ (кандидат философских наук), имперец-евразиец по политическим взглядам, офицер Вооруженных Сил ДНР, начальник научно-исследовательского отдела ГОУ ВПО «ДОН ВОКУ» Андрей Коробов-Латынцев.

− Андрей, здравствуйте! Рады приветствовать на страницах «Аргументов недели». Расскажите нашим читателям о себе. Не часто сталкивает жизнь с военными философами!

− Здравствуйте. Ну рассказывать особо и нечего, жизнь еще не прожита, вернее прожита наполовину. Я родился в Восточной Сибири, в Забайкалье, в городе Чите. Закончил аспирантуру на факультете философии и психологии Воронежского государственного университета, защитил диссертацию, потом там же остался преподавать. Потом уехал в Донецк. Вот такая история, вот такая география.

Домашний уют.

− Призвание философия само нашло Вас или это был осознанный выбор? Чем занимались до военных времён?

− Как я уже сказал, до войны я всю жизнь занимался философией, преподавал. Философия – это, конечно, сознательный выбор, если это вообще выбор. В каком-то смысле философ – это статус не социальный, а онтологический. Это не то же самое, что выбрать быть врачом или политиком. Это даже не то же самое, что призвание. Быть философом – значит заниматься самым главным делом в мире. И это не обязательно преподавание. Это может быть и политика, и воевание, и странствие автостопом, и занятие писательством. Все что будет делать философ, если он философ, это будет философское дело.з

Заседание.

− Как решили оставить тишину кабинета размышлений на окопы?

− В окопах я хотя и бывал, но по-настоящему сидеть в окопах мне не пришлось. Когда я переехал в Донбасс, активные боевые действия уже окончились, по-настоящему повоевать мне не пришлось. Пока что. Думаю, все впереди. Что касается решения оставить академическую деятельность, то, повторюсь, для философа это не первично. К тому же я не оставил ее окончательно. Я продолжаю и сейчас писать научные статьи и даже публиковать книги. В Донецке мне предложили возглавить научно-исследовательский отдел Донецкого высшего общевойскового командного училища. На данный момент я начальник отдела. И сижу не в окопе, а у себя в кабинете. Что, впрочем, не исключает и военной службы: караулы, наряды и т.д. перед СВО и во время СВО у офицеров, которые служат в Училище, в том числе и у меня, и моих подчиненных, были свои боевые задачи. Мы их выполняли. Сейчас вернулись к своим задачам в училище, это тоже важно.

 

Лекция.

 Понимаете, я ведь присягнул этому государству, на мне офицерские погоны, это ответственность, и я исполняю те задачи, которые мне поставило вышестоящее командование. Сейчас я в кабинете занимаюсь научно-организационной деятельностью, взаимодействием с министерством образования и прочими образовательными и научными организациями, а завтра поступит приказ выдвигаться куда-нибудь, например, на Херсонское направление. И, как военный, я буду выполнять этот приказ. С радостью. Потому что я и сам себе его отдам, этот приказ. Как говорили стоики, разумного судьба влечет, неразумного тащит. Меня, как и многих других, добровольцев в широком смысле, кто отправился в Донбасс воевать, военкорить, заниматься гуманитаркой и прочими вещами, − всех нас судьба завлекла сюда. Это часть и радость, иметь такую судьбу.

− Вам близки идеи Русской весны, Русского мира? Чем для Вас стала борьба Донбасса, а теперь и всего Юго-Востока за свободу?

− Донбасс сейчас – фронтир нашей империи. Я имею в виду России, как союза народов, населяющих Евразию. Я вот сам из Сибири, встречал здесь не раз своих земляков бурятов, встречал башкир, чеченцев, тувинцев, русских с севера, русских с юга, русских с Урала и из Сибири – все наши народы стянулись сюда, отозвались на зов, чтобы защитить этот наш Русский мир, открытый русский космос. Мне не то что близки идеи Русского мира, я просто нахожусь внутри этого Русского мира, как мне он может быть не близок?

У окна донецкого дома.

− Как Вас встретили фронтовики? Вы быстро влились в ряды бойцов?

− Скажу, что у меня нет отчуждения от своих товарищей по службе. С теми ребятами, которые у меня во время гарнизонных караулов были в подчинении, мы очень быстро нашли общий язык. Это хорошие русские ребята, вчерашние школьники и студенты. На боевом посту мы с ними встретили СВО как праздник, радовались, веселились. Наверное, что это был один из самых счастливых фрагментов моей жизни: сознание, что Россия сделала правильный судьбоносный шаг. Я тогда уже понимал, что за этот шаг придется дорого платить нам всем, но что поделать – от судьбы не спрятаться. Как сказал наш Верховный Главнокомандующий: это поле битвы, на которое нас позвала судьба и история. А от судьбы, повторюсь, бежит только глупец, мудрого судьба влечет, немудрого — тащит…

− Нашли различия ментальные среди жителей Большой России и Донбасса?

− Различия между жителями Большой России и жителями Донбасса есть, как есть различие и между жителями Черноземья и Сибири, между жителями Карелии и Кубани, между жителями Урала и центральной России. Вот у меня сибирская идентичность, я ее не растерял за годы жизни в центральной России и потом на Донбассе. И сибиряка-забайкальца я узнаю по говору. Но есть между всеми нами общее – принадлежность к тому самому открытому русскому космосу, которому грозит опасность, которому наш враг бросил дерзкий вызов. И ответить на этот вызов пришли народы со всех концов Империи, от черноземных полей до забайкальских степей, от северных лесов до уральских гор. От финских хладных скал до пламенной Колхиды, от потрясенного Кремля до стен недвижного Китая, стальной щетиною сверкая… Это большая битва, как встарь, и эта битва показывает, как много у всех нас общего, что мы в действительности как бы на одном корабле, и сейчас этот корабль входит в шторм, поэтому нужно сплотиться, чтобы выжить. Ну а насчет идентичностей и различий у меня есть много наблюдений, на самом деле. Например, донбассовцы чем-то напоминают мне моих земляков сибиряков. И мы, и они – это окраинные русские, т.е. мы отдалены от центра, от Москвы, мы стоим на рубежах империи лицом к лицу с миром иным, чужим и иной раз чуждым, агрессивным (как Донбасс перед Украиной, например). И у тех, и у других есть некий элемент казачьей вольницы, удали, своего рода бунташная идентичность. Это хорошо были видно на примерах донбасских полевых командиров, это будто казачьи атаманы из древних времен к нам явились…

В раздумье.

− Как оцениваете ситуацию на фронтах сейчас?

− Сложная ситуация. Сложная война. Гибридная, информационная, сетевая и сетецентричная. А главное – тотальная. И такая война требует тотальной мобилизации. Это, прежде всего, война идей. Для тотальной мобилизации нужны идеи, такую мобилизацию не объявляет государство, на такую мобилизацию зовет судьба. Но для того, чтобы услышать этот зов, нужно иметь уши. Нужно быть сопричастным к тому самому миру идей, о котором писал Платон. Философ всегда готов к войне, потому что он всегда воюет, еще до того, как начнется война на поле боя, философ уже на позициях. Потому что философ занимается идеями, а идеи не существует в мире, идеи всегда противоборствуют: правая идея с левой, нацизм с коммунизмом, Западная идея с Русской идеей и т.д. Это и есть онтология войны: в основе любого конфликта – столкновение идей. Есть идеи – значит, есть люди, способные за свои идеи воевать, погибать и убивать. Ну а человек, который вообще никак не связан с миром идей, который не разбирается в идеях и сам не имеет никакой идеи — конечно, он ничего не понимает и у него одна мысль – убежать поскорее куда-нибудь. Он растерян, ничего не понимает, он ни к чему не готов. И вот у нас уже тысячи людей без всякой идеи, стоящие в очереди в Грузию. Жуткое зрелище. Такой апофеоз материи, по Платону. Все эти очереди на Верхний Ларс в Грузию — это же материя, бегущая от мира идей… Россия – это тоже идея, поэтому она так непонятна многим людям, не восприимчивым к миру идей, у которых отсутствует умозрение, чтобы увидеть мир идей. Беда наша в том, что мы все эту идею России, Русскую идею, видим по-разному, у нас по-прежнему борются славянофилы и западники, евразийцы и националисты, новые левые и новые правые, сверхновые белые и сверхстарые красные… Мы с товарищами для этого решили заключить временный пакт о ненападении друг на друга среди патриотов, назвали его «Соглашение Дугиной», по имени нашей соратницы Даши Дугиной, подло убитой украинскими террористами. Текст соглашения можно прочесть на сайте, который так и называется – Соглашение Дугиной. Всех думающих патриотов призываю подписать его.

Памяти Дарьи Дугиной.

− Не жалеете о сделанном выборе? Всё же военная жизнь трудна?

− Нет. Это счастье и честь, служить России и Русской идее.

− Планы на мирную жизнь уже строите или рано ещё? Чем намерены заниматься после «дембеля»?

− Честно говоря, о «дембеле» не думал ни разу. Я призван бессрочно.

Источник: argumenti.ru