Сооснователь группы «Кино» Алексей Рыбин: «Хочешь мира — готовься к войне»

Гитарист, вокалист, автор песен, писатель, режиссёр Алексей РЫБИН – сооснователь той самой группы «Кино» наряду с В. Цоем. Алексей играл в группе около двух лет и покинул её уже после выхода первого альбома (причиной размолвки стало желание Цоя принимать решения единолично). Позднее Рыбин выступал сольно и в составе группы «Оазис Ю», писал романы, мемуары и сценарии. В 2017 году снял свой первый фильм «Скоро всё кончится». А в 2020 году возродил группу «Гарин и Гиперболоиды» – именно так назывался коллектив Цоя и Рыбина, пока не был переименован ими в «Кино».

«Отмена» русских на Западе, культурное единство России и Украины, адекватное отношение к условиям военного времени – на эти и другие темы Алексей высказался в интервью «АН».

В русской культуре от пяток до волос

– На прошлогоднем альбоме «Гарина и Гиперболоидов» присутствует вещь, впервые изданная вами ещё в 1993 году, – «Песни восточных славян». Что побудило вас тогда спеть о русских, украинцах и белорусах как о единой общности?

– Божественное вдохновение побудило, и больше ничего (смеётся).

– Песня всё ещё актуальна? В России и на Украине люди живут одними и теми же ценностями?

– Я понятия не имею, какими ценностями сейчас живёт Украина: не был там лет десять. Раньше – да. Если говорить именно о культуре, то некоторые различия можно обнаружить и среди русских в России: в Вологде одна локальная культура, в Петербурге – другая, в Москве – третья. Но большая культура – одна. Я распространяю это не только на Россию, но и на Украину с Белоруссией. О какой принципиальной разнице культур можно рассуждать, если в России, на Украине и в Белоруссии люди говорят на одном языке? Можно делать вид, что не понимаешь его, но – именно делать вид. Единый язык – единая культура, если её искусственно не распиливать. Здесь не о чем говорить, не о чем спорить.

– Другая песня с прошлогоднего альбома, тоже старая, называется «Я плохой». В ней говорится: «Я знаю, кто-то кому-то должен: то ли я, то ли мне. Я знаю старое правило, мама: хочешь мира – готовься к войне». Алексей, вы что-то кому-то должны?

– Конечно. Каждый должен что-то кому-то.

– Кому-то – это близкому кругу? Или имеется в виду более широкая общность?

– И то и другое. Каждый человек должен, не побоюсь этого слова, человечеству.

– Уровень государства-нации вы перешагнули – сразу к человечеству перешли.

– Государство, нация – тоже часть человечества. Зачем делить?

– Вы космополит?

– Космополит? Не знаю… Я русский человек. Никуда не собираюсь уезжать, мне нравится в России. Я весь в русской культуре – от пяток до волос. Мне здесь мило, и я это всё поддерживаю. Наше.

– Прокомментируете фразу «хочешь мира – готовься к войне» из вашей песни?

– Эту фразу не я придумал, ей несколько тысяч лет.

– Обречённо звучит. Без войн не обойтись?

– Пока история человечества говорит о том, что да, не обойтись. Кто учил историю, тот знает, что вся она состоит из войн. Одна война сменяет другую много тысяч лет.

Дети минут

– Хочу обсудить с вами цоевскую вещь «Дети минут», написанную им предположительно в 1988-м. Он не записал её в студии и не исполнял публично. Впервые на публике её исполнили вы – уже после смерти Цоя.

– Не я, а группа «Атас», где я был свадебным генералом – стоял на сцене с гитарой и что-то брякал.

– В этой песне Цой обращается к коллегам по рок-цеху. Говорит о том, что политическая злободневность ограничивает людей, заслоняет вечное: «А ещё я хотел бы узнать, почему / Так легко променяли мы море на таз. / Но друзья тут же хором ответили мне: / «Ты не с нами – значит, ты против нас!» Сегодня, когда люди вдрызг ссорятся из-за политики, может ли эта песня быть услышана и понята?

– Песня не бог весть какая – да простят меня поклонники Виктора Цоя, к которым я отношу и себя. Недаром он её не записывал и не исполнял публично. У любого автора есть песни удачные и неудачные. Эта песня, прямо скажем, так себе. Другое дело, что я подпишусь под каждой её строчкой. Считаю так же, как и автор. Разменивать творчество на политические лозунги – дело абсолютно тухлое, потому что в этом случае творчество мгновенно заканчивается. Ну а то, что происходит сейчас между людьми разных политических взглядов, – чудовищно. Просто чудовищно. Я даже не мог себе представить, что до такого дойдёт. Не знаю, как в других странах, но у нас происходит невообразимое. Как можно разрывать дружеские отношения, многолетние связи, складывавшиеся десятилетиями?

– Перед исполнением песни Б. Гребенщикова на недавнем своём концерте вы сказали, что вас многое разделяет.

– Разделяет, да. На определённые вещи мы с ним смотрим по-разному. Но дружба наша, я надеюсь, сохранилась и сохранится. По крайней мере я спрашивал у Бориса разрешения исполнять его песни, и он не против (смеётся). Телефон пока ещё работает.

Отменился даже Цой

– На том же концерте вы исполнили свою новую песню, которая пока даже не имеет студийного воплощения, – «Отменяется Россия». Процитируйте, пожалуйста, несколько строчек для наших читателей.

– Это стихи Александра Пелевина (не путать с Виктором Пелевиным. – Прим. «АН»), ленинградского-петербургского поэта, которые я случайно прочёл. Нашёл координаты автора, связался с ним, договорился о создании песни. «Отменяется Россия вплоть до уровня нуля. / Отменяются берёзки, отменяются поля. / Отменяются озёра, отменяются леса, / отменяются болота – вот такие чудеса. / Отменяется Чайковский, отменяется Толстой, / отменяется Бердяев, отменился даже Цой. / Отменяется Есенин, впрочем, он всё сделал сам. / Отменяется похмелье, ну и слава Небесам!»

– Холодная война между нашей страной и Западом – явление, мягко говоря, не новое. Но до «отмены» русской культуры дело не доходило. Интересно, что там у людей сегодня в головах происходит?

– У большинства людей не происходит в головах ничего страшного, а у определённых политиков – да, что-то происходит. Мне трудно судить об этом, за последние два года я никуда не выезжал, кроме тех стран, куда можно ездить. Такого безумия, конечно, в ту холодную войну не было.

– Я не застал СССР в сознательном возрасте, расскажите, нависало ли в ту холодную войну ощущение опасности?

– Нет, ведь мы были молодые. Сегодня тоже, насколько я могу судить по своему общению с молодёжью, у большинства молодых нет ощущения опасности. У нас его не было вообще, мы скорее ощущали опасность со стороны родных правоохранительных структур.

Законопослушный

– Сейчас, когда клубы, не желая ссориться с государством, отказываются проводить концерты проукраински настроенных групп, набрал силу либеральный штамп о возвращении советских времён.

– Нет никакого возвращения советских времён. Да и не столь уж страшны они были, что бы ни говорил Артём Троицкий… или другие мои друзья… из той жизни. Никто из нас не умер, ни с кем из нас не случилось ничего страшного. Мы опасались правоохранительных органов по той причине, что нарушали законы СССР. Например, периодически не работали, нарушая закон о тунеядстве. Или распивали на улице спиртные напитки. Или громко пели песни в квартирах. Не говоря уже о том, что квартирные концерты чаще всего, по счастью для нас, были платные – частное предпринимательство! Где-то что-то мы всё время нарушали, и поэтому правоохранительные органы имели нас в виду. А сегодня я довольно законопослушный гражданин, плачу налоги. И никто не запрещает мне петь песни. Впрочем, если бы запрещали – я всё равно бы пел.

Ах, всё вернулось, ах, у нас тут Северная Корея. Ничего не вернулось, и нет у нас никакой Северной Кореи. Идёт война. Люди то ли не понимают этого, то ли выносят за скобки. Ах, ужесточение того, сего. А что вы хотите?! Опомнитесь, война идёт! Да, ужесточение, а как иначе?

– Обижаются.

– Клуб отказался проводить твой концерт – и что, жизнь закончилась? Ах, мы привыкли выступать в больших залах, и чтобы хороший аппарат, и чтобы всё ля-ля-ля, и чтобы гримёрка. Ты музыкант – иди играй. Найди место, где играть. Иди в другой клуб. Иди… не буду говорить куда. Организуй квартирник, в конце концов. А если ты отказываешься играть за сто рублей, потому что хочешь тысячу, – это твой выбор. Я давно сказал: я играю везде, потому что мне нравится играть, я люблю это дело. И ты играй, вместо того чтобы кричать, что тебя запретили и ты весь такой несчастный, бедный, забитый. Нам с Цоем вообще было негде выступать – и тем не менее полстраны знали «Кино», мы продавали плёнки с нашими записями по три рубля и прекрасно себя чувствовали в творческом смысле. Поэтому, когда я слышу от музыканта, что ему не дают зарабатывать бабло, – мне смешно становится. И одновременно грустно. Никто не стоит с пистолетом у твоей головы и не обязывает тебя жить доходами от музыки. Если ты недоволен своим заработком как музыкант – зарабатывай иначе.

– Например, как?

– Не знаю, это не мои проблемы. Лично я зарабатываю не только музыкой.

– Вы очень разносторонний человек, таких мало.

– Значит, стань разносторонним.

Автор ни при чём

– В заключение хочу вспомнить вашу старую песню «Звери», которую вы исполняли ещё в составе «Кино». Она очень интересная композиционно: на протяжении всего текста фигурирует слово «мы», говорится, что мы как звери, – а под конец появляются некие «те», которые тоже как звери, и, значит, мы не хуже них.

– Конечно, не хуже. И они не хуже нас. Если бы они были хуже нас, то было бы проще жить с этим. Трудно жить с этим, но надо. Все мы как звери. Мы одной крови – ты и я, как говорил незабвенный прозаик и поэт. Все мы такие, ничто нам не чуждо. Ни мне, ни вам, ни Урсуле фон дер Ляйен и никому другому. Говна много во всех. Надо от него по мере сил избавляться. Трудно, да, но надо стараться, надо работать над собой… С такими речами я сейчас превращусь в Петю Мамонова (смеётся).

Понимаете ли, расшифровывать песню – неблагодарное дело. Это не диссертация, не исповедальная записка. Когда садишься и решаешь написать на такую-то тему, то получается, как правило, чушь. Как и большинство авторов, я зачастую не могу с уверенностью сказать, о чём песня. Родилась – и всё, каждый волен трактовать её как угодно.

– Под влиянием больших событий песня порой обрастает новыми смыслами. Независимо от воли автора или даже вопреки ей.

– Не только песня. Как режиссёр могу сказать, что в процессе съёмок картина начинает жить совершенно самостоятельно вне зависимости от авторского замысла и работы съёмочной группы. Начинает сама диктовать линию поведения героев, режиссуру. Таково любое художественное произведение. А уж когда оно готово, то оно живёт вообще отдельно, само по себе. Автор уже ни при чём.

Источник: argumenti.ru