«Мы последние этого века»: в память о поэте Владимире Кострове
Последние годы несли одну горькую утрату за другой: ушел критик Александр Иванович Казинцев, потом генеральный прокурор Александр Яковлевич Сухарев, писатель Альберт Анатольевич Лиханов… и вот 26 октября 2022 года не стало поэта Владимира Андреевича Кострова.
Встреча в тупике Зеленом
Я впервые услышал голос Кострова на прощании с Егором Исаевым, потом созванивался с ним и просил о встрече, а он откладывал ее, отнекиваясь болезнью, но вот 4 июля 2016 года я поехал в Переделкино на «авось»: думал, приеду к его дому, а оттуда уже позвоню: выгорит встреча, встречусь, не выгорит – уеду назад.
И вот я снова приехал в Переделкино, шел вдоль стены резиденции Патриарха Кирилла и невольно окунался старину.
Собор с маковками на лужайке, словно привезенный из сказок Пушкина. Колокольня с пузатым крылечком. Ворота в изразцах.
Где-то здесь духовником служил отец Илий, которого я знал с 1993 года, когда оказался в Оптиной, где убили трех монахов, а Илий был духовником Оптинского монастыря.
Но заходить во дворик не стал, а продолжил путь до угловой башенки и свернул дальше вдоль стены.
Поразился встроенным в стену, словно кованым воротам: здесь, видимо, выезжал Патриарх. Резиденция Патриарха поражала внушительными размерами, хотя, если уж и сравнивать покои Святейшего с покоями коронованных особо, то они казались чересчур скромными.
Я искал Зеленый тупик. Сюда как-то приходил в один из визитов, когда Костров оказался больным. И вот слева показался сложенный из камня и кирпича забор, который не шел ни в какое сравнение с величественным забором близкой резиденции, а металлические поржавевшие ворота – с её вратами.
На прутьях ворот табличка: «27. Тупик ЗЕЛЕНЫЙ». Я понял, что пришел и позвонил Кострову.
– Хорошо, заходите… Но у вас пятнадцать минут…
Мне открыла дверь седовласая, миловидная женщина с родинкой над верхней губой и пригласила зайти.
Я вошел в холл, откуда уходила лестница на второй этаж, справа распахнута дверь в гостиную, а в дверях другой комнаты первого этажа уже стоял костистый, худощавый, с несколько растрепанными волосами поэт.
Я понял, что, видимо, разбудил, когда мы вошли в комнату, и на бордовом диване увидел наскоро собранную постель. Запах прокуренного помещения говорил о том, что Костров курит, и причем безбожно.
«Мы, в общем, люди народного склада»
Когда хозяин сел в кресло, а я напротив на табурет, то спросил:
– Владимир Андреевич, а вы знали Егора Александровича Исаева?
– Еще как… Я же говорил на прощании…
– Я слушал вас… А когда вы с ним познакомились?
– Познакомился…, – Костров сложил руки на груди, ногу забросил на ногу. – Давно… Ну, где-нибудь, скажем, в 75-ом году… А может быть, и раньше…
– И что тогда представлял собой Егор Исаев?
– Он тогда только набирал силу… «Суд памяти» уже выходил. Он работал в «Советском писателе» и вел поэзию… По его просьбе меня сделали членом литсовета издательства… Мы познакомились, и можно сказать, у нас очень добрые отношения сразу возникли. Мы, в общем, люди народного склада. Старались сделать все для отечественной литературы. И это нас очень сближало. До конца своих дней он постоянно приезжал ко мне ко мне и звонил. Мы встречались, ездили на крупнейшие литературные праздники… У нас все время были добрые отношения. В свое время я большую статью о Егоре Исаеве написал. Вышла в журнале критики, в «Литературном обозрении».
– А Егор Исаев, как, боевой мужик?
– Конечно! Когда началась вся эта перетряска…
– Вы имеете в виду перестройку?
– Да. Деятели русской культуры, как раз патриотического характера, поддерживали сохранение качества русской литературы. И он постоянно выступал, и в «Литературной газете» и других изданиях… Выступал с точки зрения художественных и духовных позиций России, и это было, конечно, важно в те времена…
– А ему доставалось за его взгляды?
– Старались посмеяться над его патриотическим пылом… Всегда, некоторое глумление над патриотами в среде паркетной интеллигенции…
– А кого можно отнести к этой «паркетной интеллигенции»?
– Я уж не буду говорить…
Я понял: Костров не хочет вызвать огонь на себя, осторожничает. Но и Егор тоже не очень-то и лез с кулаками, порой тоже осторожничал.
«Атмосфера в государственных институтах угнетала»
Я интересовался:
– Он с вами делился? Что вот тяжело…
– Конечно, ведь та атмосфера в государственных институтах, которая существовала… Конечно, она угнетала… Потому что, повторюсь, старались как-нибудь высмеять патриотический пыл или унизить его роль историческую…
Мы разговаривали. Заглядывала жена Кострова и приглашала пройти в гостиную. Но мы отговаривались, продолжая разговор.
А Костров явно спешил:
– Мне нельзя с вами долго… Мне нужно побриться и ехать…
Потом жена:
– Вставай, Владимир Андреевич, на кухню пошли… И там будете по-человечески разговаривать…
– Галя, да мне нужно…
– Иди сюда и не спорь!
– Ты, как Ельцин, захватила власть…
В общем, мы все-таки перешли на маленькую кухоньку, где жена Кострова налила чашечку чаю.
– А Фирсова Владимира Ивановича вы знали?
– Конечно… Мы его хоронили…
Я вспомнил, как жена Владимира Ивановича Людмила Васильевна рассказывала, как проигнорировали уход мужа-поэта литчиновники.
– А где его похоронили?
– На Троекуровском кладбище…
Надо же: Костров провожает в последний путь друзей, а разные Ганичевы в своих хоромах отсиживаются. А о себе-то позаботятся.
– Я его близко знал. Он мне в Союз писателей рекомендацию давал… А когда с ним связала Вас жизнь? – спросил я.
– Я с ним познакомился году эдак в 58-м…
– Раньше, чем с Исаевым… Он в то время с Твардовским общался…
– Он особенно с ним не общался…
– А жену Егора Исаева вы знали?
– Конечно…
– Вот хоть памятник стоит… Но поставили же… Не власти… Дети поставили…
– У него хорошие дети…
Мы еще некоторое время говорили об Исаеве и Фирсове, пока не выпили по чашке чаю, Костров даже прочитал свои стихи.
А потом переместились в гостиную, где мне удалось сфотографировать Владимира Андреевича с женой Галиной Степановной, а жена – сфотографировала нас с ним.
При этом я от Галины Степановны узнал поразившую меня новость, что Людмила Васильевна вышла замуж…
– Как так! – всплескивалось из меня. – Она ведь сколько говорила о чувствах к мужу, и сам Владимир Иванович как возносил «Люсю».
– Вот и довозносил…
Костров принес синий томик стихов и подписал мне.
«Мише Федорову дружески. Вл. Костров».
«Что может знать чужак о полной русской воле?»
Я уходил от Костровых с каким-то ощущением неполноты встречи, когда откусишь яблоко и не съешь. Что-то недочувствовано, недоузнано, недопонято. Казалось, я ему просто обязан был задать «тысячу» вопросов, чтобы он меня «отвел» в «писательский мир 60-х – 70-х», и, прощаясь, я спросил, можно ли мне еще прийти, на что Галина Степановна ответила приветливо:
– Конечно.
А Владимир Костров стал подниматься по лестнице на второй этаж.
Металлическая калитка скрипнула в воротах – я оказался на дорожке, где вдали слева ощетинилась стена. Сел на скамью и открыл томик.
«Что может знать чужак
О полной русской воле?
Здесь просто и легко
Остаться неизвестным,
Любить сквозящий свет
И вяжущую тьму.
И разум не смущать
Вопросом неуместным:
Зачем и почему?
Затем и потому!»
Затем и потому… я ждал новой встречи. Увы, так и не дождался. В конце октября поэта не стало.
Справка «АН»:
Костров Владимир Андреевич (21 сентября 1935 – 26 октября 2022) – поэт. Родился в деревне Власиха (ныне Боговарского района Костромской области). По окончании школы поступил на химический факультет МГУ имени М.В. Ломоносова. После окончания МГУ в 1958 – 1960 годах работал инженером в отделе главного технолога на Загорском оптико-механическом заводе. В 1967 году окончил Высшие литературные курсы. Член СП СССР с 1961 года. По свидетельству самого Владимира Кострова, в СП СССР он был принят вопреки правилам без предварительно изданной книги.
Источник: argumenti.ru
Свежие комментарии