Омбудсмен Ольга Ярославская: «Наши чиновничьи битвы идут за кадром для ребёнка»

Как происходит устройство детей-сирот из Донбасса в замещающие семьи? Чему нужно учить учителей? Когда решится вопрос с местами в столичных детских садах? Эти и другие вопросы корреспондент «АН» задал московскому уполномоченному по правам ребёнка Ольге Ярославской.

— Ольга Владимировна, недавно президент подписал указ об упрощении процедуры получения гражданства детям из Донбасса. Станет ли проще устраивать таких деток в российские семьи?

— Вопрос актуальный, но у меня к нему двоякое отношение. Конечно, то, что детей, которые воспитываются в социальных учреждениях, надо забирать в семьи – это однозначно. И Москва в этом плане впереди планеты всей – по статистике у нас сейчас в сиротских учреждениях находится чуть больше 1,8 тысячи детей, а в приёмных семьях – около 19 тысяч. Ещё пять лет назад была совершенно другая ситуация. Это говорит о том, что общество созревает, перестаёт этого бояться. Более того, я, ваша покорная слуга, получила свидетельство о том, что могу быть приёмным родителем. Мы с мужем прошли школу приёмных родителей. Пока что я не буду усыновлять детей или брать под опеку – в силу того, что очень загружена на работе, но кто его знает, что будет потом. В общем, мне кажется, что вот эта история говорит о зрелости общества.

— Знаете, в ваших словах всё же слышится некое «но»…

— Да. Меня настораживает то, что у нас в российском банке данных достаточно детей-сирот. И семья, которая никогда не задумывалась о приёмных детях, и тут вдруг решила усыновить ребёнка именно из Донбасса… Знаете, я усматриваю в этом некий патриотический романтизм. И я бы хотела предостеречь людей от этого. Потому что, как мне кажется, ребёнок – независимо от того, какой он национальности и в какой стране родился – он ребёнок. Но это с одной стороны. С другой – я понимаю, что надо наращивать потенциал приёмных семей, и если сейчас человек подвергся такому романтизму, то тогда должны вступать в силу государственные институты.  Во-первых, никто не отменял школу приёмных родителей (ШПР). По нашему законодательству это обязательная опция, если ты хочешь усыновить или взять под опеку чужого ребёнка. Другое дело – нужно доработать программу ШПР, которая включала бы в себя блок, который помогал бы пережить травматический опыт детей из Донбасса, потому что, конечно, переживать его вместе с детьми придётся замещающим родителям. И сейчас на уровне всех субъектов мы активно обсуждаем, как этот блок внести в программу ШПР.

На самом деле, если говорить только про детей из Донбасса, их не так много. Но на сегодняшний день это дети другого государства. Более того, они находятся в социальных учреждениях, где есть сотрудники, директор и т.д. Если не будет детей, учреждение будет закрыто. Конечно, в первую очередь нужно исходить из интересов ребёнка, и если такое будет, значит, надо закрывать. Но этих людей нужно куда-то устроить работать. А это тоже проблема.

«Это всё непросто, но дорогу осилит идущий».

— Насколько я поняла, в четырех регионах уже идет процесс устройства детей из Донбасса в семьи. Как это происходит?

— Сейчас проработан вопрос о том, что возможно забирать детей с гражданством ДНР и ЛНР российским семьям под временную опеку на шесть месяцев. В течение этого полугода приёмная семья должна заниматься процедурой получения гражданства. Согласно указу Президента, как вы знаете, она упрощена. Что же касается поиска семей… Понятно, что никто не приезжает, не берёт ребёнка, говоря: «поехали с нами, нечего тебе тут делать». Во-первых, есть банк данных детей. Во-вторых, формируется реестр семей, готовых взять детей. Делается видеопаспорт семьи, его показывают ребёнку. Или же детям – к примеру, есть группы братьев и сестёр по семь, по девять человек, которых, конечно же, нельзя разлучать. Если дети не захотят, никто их заставлять не будет. В случае же их согласия, дети проходят медицинское обследование, беседуют с психологами. И только после этого ребёнок в сопровождении взрослого переводится в российский регион, где он встречается на вокзале с приёмной семьёй. Всё это сделано для того, что максимально снизить риск психологической травматизации для детей. И все наши документальные чиновничьи битвы идут за кадром для ребёнка, за пределами детского восприятия. Это всё непросто, но дорогу осилит идущий.

— Как налажена в Москве работа по сопровождению замещающих семей? Достаточно ли специалистов-психологов? В регионах с этим есть серьёзные проблемы. Понятно, что Москва всегда обладала большим ресурсом…

— Но вы же понимаете, что дело не только в нём. Можно, имея большой ресурс, быть совершенно чёрствым человеком, который при больших деньгах может испортить жизнь большему количеству людей, или, как в данном случае, детей. Могу сказать, что в Москве за последние два года многое сделано в этом направлении. К примеру, наряду с обязательными ШПР, в столице создано около 30 семейных центров под ведомством департаментов соцзащиты. Туда может прийти любая семья. За любой помощью – юридической, психологической, за услугами медиатора при разводе. Там же с детками может позаниматься логопед.

— А чем была вызвана необходимость создания таких центров?

— В, смысле, в чём фишка? Ну вот смотрите: детям у нас всегда есть куда пойти – школы, допобразование, «дворцы пионеров», всевозможные кружки. Да к тому же психологу, в том числе и в частных практиках. Но куда пойти семье? Кто на людей посмотрит комплексно? К примеру, у ребёнка проблемы в школе. Но, как правило, они следуют за проблемами в семье. А школа в семью не «выходит», у неё своя функция – образовательная и воспитательная. Но ребёнок – это направленный процесс. Если папа запил, если мама ушла… Или, к примеру, если один из родителей погиб… Как пережить это горевание и ребёнку, и оставшемуся родителю? Ну, вот представьте себе – в моей практике такое было – папы не стало, у мамы один ребёнок учится в начальной школе, второй – грудничок. Нет ни бабушек, ни дедушек, которые могли бы помочь. Да, есть подруги, друзья. Но месяц, два, а как жить дальше? На пенсию по потере кормильца не проживёшь. Да, допустим, у неё есть образование, но выйдя из одного декрета, она ушла в другой, а значит, шесть-восемь лет не работала. То есть уже не специалист. В таких случаях тоже могут помочь в семейных центрах. Тут и работу подберут на дому, помогут социально, реабилитируют психологически от горевания и взрослого, и детей.

— В других регионах есть такие центры?

— Нет. Надеюсь, только ПОКА нет.

«Два года назад готовы были сами с плакатами на улицу выходить».

— В связи с санкциями есть ли проблема в оснащении детей-инвалидов лекарствами? Особенно дорогостоящими – как, к примеру, при СМА (спинально-мышечная атрофия) – там вообще запредельные цены. Есть ли импортные лекарства, если они нужны детям? Обращаются ли родители таких деток к вам за помощью? Не случится ли, что детки останутся без жизненно важных лекарств?

— Я не могу сказать, что будет дальше, но на данный момент нет ни одного обращения по лекарственным препаратам. Что касается конкретно СМА, то два года назад, до пандемии, мы с уполномоченным по правам ребёнка ЦФО хотели флешмоб делать. Ситуация была такая сложная, что мы сами были готовы выходить на улицу с плакатами. Слава Богу – достучались, и сейчас этот вопрос решается. По СМА вообще ни одного обращения не было. А до этого была просто боль, боль, боль… Сплошная.

Но есть другая проблема – она касается непрерывного мониторинга глюкозы (НМГ). У меня около 80 обращений по этому поводу. Это не совсем лекарственный препарат, но это качество жизни ребёнка. Это то, что позволяет мониторить кровь, не прокалывая пальчик. Сейчас более пятидесяти регионов закупают такие аппараты, а Москва – нет. И нам приходится прилагать огромные усилия, чтобы помочь нуждающимся в НМГ детям. Совсем скоро у нас будет проходить круглый стол, куда мы пригласили представителей исполнительной власти – пусть нам расскажут, почему Москва до сих пор не в этом перечне. А ведь здесь, в столице, достаточно много больных диабетом детей, которые в этом нуждаются. И, я надеюсь – более того, даже уверена в том, что совместными усилиями нам удастся решить и эту проблему.

«Уполномоченный – как иголка с ниткой».

— Ведется ли какая-то работа совместно с Минобром о повышении квалификации учителей по работе с детьми из приемных семей?

— Вы как казачок засланный. Откуда вы знаете мою повестку (улыб. – прим. авт.)? Мы много раз обсуждали эту проблему с министром образования Александром Молотковым. Приводили множество доказательств о необходимости повышения квалификации для педагогов и классных руководителей именно по специфической, или я бы даже сказала, антикризисной педагогике для детей-сирот и детей из приёмных семей. Это ОЧЕНЬ тонкая материя, которая должна плестись педагогами с воспитателями или замещающими родителями – в зависимости от того, где находится ребёнок – в семье или социальном учреждении. И требует совершенно особенного подхода. Были ли такие курсы когда-нибудь?! Не могу сказать за всю историю со времён Крупской, но на моём веку – а я в московском образовании с 1985 года – никогда не было курсов именно с этой тематикой. Почему-то все считают, что дети с сиротской травмой такие же, как и все остальные. В некотором роде так и есть, но внутри у них такое горе, такое переживание, которые «домашнему» ребёнку никогда не понять. А если ещё и учитель не понимает?! Мне здесь такие ужасы порой рассказывают, что, если честно, порой хочется придушить кого-нибудь из педагогов, которые в один миг могут разрушить то, что создавалось годами. Реальный пример – ребёнок лечился от наркотиков. Ремиссия два года – представьте, какой это колоссальный труд, и со стороны ребёнка, и его окружения. Он пришёл в школу. Одна фраза учителя — и всё… Всё началось заново, понимаете?! Где ответственность? Учителям иногда кажется, что это всё легко. А это отнюдь не легко, это жизнь человеческая!

Так что с этой категорией детей нужно работать особенно. И я рада, что министр Молотков меня поддержал – сейчас мы совместными усилиями разрабатываем программы для курсов повышения квалификации учителей и соцработников.

— Вот вы рассказываете – с тем встретились, с теми поговорили, с теми – круглый стол провели… А в чём вы вообще видите свою задачу как уполномоченного по правам ребёнка?

— В том, что я как иголка с ниткой, должна всех сшить – за два года я поняла эту свою роль. Образно говоря, разные ведомства в обычной жизни никак не «сшиваются», а я как раз и должна помочь в этом вопросе. То есть я такой межведомственный человек, который пытается сблизить различные ведомства, чтобы решить общими усилиями проблему, направленную на одного человека – в данном случае, на ребёнка.

«Уважаемые родители, что же вы своих детей по кускам-то растаскиваете?»

— Сколько в год поступает обращений? Ведется ли какая-то статистика обращений по их тематике? Наверное, за два года уже сложилось общее понимание самых актуальных проблем.

— Всего за этот год в аппарат уполномоченного по правам человека обратилось 4,7 тысячи человек. По детской тематике было почти две тысячи обращений. Самое популярное – устройство в детский сад.

— Неужели для Москвы это по-прежнему актуальная проблема?

— Вы знаете, да, до сих пор. Объясню, в чём причина. Речь идёт о двух наиболее проблемных территориях – Некрасовке и ТиНАО. Раньше они были сельскими и застраивались не так комплексно, как сейчас. Но что меня успокаивает, и почему я хочу успокоить всех: когда я открываю адресную инвестиционную программу правительства Москвы, которая утверждена до 2024 года, то вижу просто беспрецедентное количество детских садов, которые планируется построить только в этом году  – порядка 12-13 – а это больше 1,4 тысячи мест – на каждой из двух проблемных в этом вопросе территорий. И всё это гарантированно, потому что заложено в бюджете и финансируется. К сожалению, наши власти не обладают волшебной палочкой, по взмаху которой тут же появится нужный объект. Даже пятно застройки под детский сад в Москве найти – уже целая история. Но, я надеюсь, что потихонечку эта проблема у нас будет решаться, хотя на данный момент, повторюсь, она самая актуальная.

— А следующая по значимости?

— Отчуждение детей при разводах. И. знаете, это самая больная тема и самая трудно решаемая для уполномоченного. Нашей законодательной базы достаточно для того, чтобы защитить ребёнка. Но! Вы идёте разводиться, суд вынес определение по поводу проживания ребёнка, а также о том, как он будет видеться с той и другой стороной. Вы вышли из суда, не согласные с его решением. И начинаете выкрадывать ребёнка, прятать его, совершенно не задумываясь о том, как это скажется на самом ребёнке. Другая сторона начинает рыдать и плакать, разыскивать… Такие семьи в Москве есть. Их немного, но за каждой стоит большое человеческое детское горе. Знаете, я никогда не поверю в то, что взрослые люди не могут договориться. Всегда могут. Всегда! Но они не хотят этого делать. Потому что для них не существует «ценности детства». Для них их ребёнок «бесценен» – в смысле, он ничего не стоит. А им не жалко. Но зато есть месть, есть амбиции. Честно говоря, я мечтаю о том, чтобы эту проблему рассматривали со всех сторон. Можно пойти по пути ужесточения. Мы постоянно пишем письма в Минюст, и нам, кстати, никогда не отказывают, но и не принимают это решение. Введите уголовную ответственность за неисполнение решения суда по отчуждению детей. Я здесь ни за мам, ни за пап – все хороши! Так и хочется спросить – уважаемые родители, что же вы своих детей по кускам-то растаскиваете?

Второй путь, как мне кажется, более милосердный – надо повышать «стоимость детства». У меня была идея, но я поняла, что она, увы, неосуществима, чтобы провести мониторинг здоровья таких детей, ставших средством самоутверждения для их родителей. Очень часто при разговоре врачи говорят о том, что если видят внезапно развившуюся невропатию или, к примеру, энурез у детей, ранее не болевших, значит в анамнезе, как правило, тяжёлый развод родителей.

— Плюс к этому – тот пример, который при разводе родители подают детям. Ведь как мне кажется, главное, что мы можем дать детям – это модель семейных отношений, которой они потом будут тоже придерживаться.

— Конечно! Какой пример вы подаёте ребёнку? Вы потом хотите, чтобы у него была крепкая семья, и они вам внуков нарожали? Да не будет никогда в жизни этого. Он вообще будет к противоположному полу относиться так же, как относитесь к нему вы. То есть вы свой же род под корень рубите. Более того, вы обкрадываете ребёнка не только в общении с папой или мамой – есть ещё бабушки, дедушки, дяди, тёти, сватья и так далее. Половина крови.

— Вы сказали о том, что нужно повышать «стоимость детства». Как это сделать на практике?

— Во-первых, формировать общественное мнение. Во-вторых, развивать институт медиаторов при бракоразводных процессах. В идеале, медиативное заключение можно было бы вообще сделать обязательным до суда. Сейчас, поскольку оно платное, обязывать получать его мы не можем. Хотя развитие службы медиации при бракоразводных процессах имеет практику – очень хорошо это работает, к примеру, в Липецке и Рязани. Там, знаете, кто медиаторами работает? Отставные судьи, прошедшие соответствующие курсы. Было бы здорово, если бы такая практика была и в Москве. Если бы судьи рассматривали дела, где определяется место жительства ребёнка или порядок общения с ним только на условиях медиативного соглашения, насколько бы это упростило всем жизнь!

«Наши люди всё принесут, самое лучшее, но нужно, чтобы всё это дошло до ребёнка».

— Перейдём к проблемам многодетных семей, о мерах поддержки которых недавно в очередной раз говорил президент. Может, конечно, в столице эта проблема не так остро стоит, как в регионах, но и здесь иногда многодетные семьи нуждаются в помощи. Как вы считаете, в каких сферах нужно усилить помощь таким семьям?

— Делается многое. Начиная с материнского капитала и заканчивая тем, что по решению президента вновь возвращается статус «мать-героиня» — всё этого говорит о векторе государства, направленном на сохранение традиционной семьи, многодетства и семейных ценностей. Могу сказать о том, что меня тревожит, и что бы я ещё сделала для таких семей. Это вопрос дополнительного образования. Сейчас можно оплачивать кружки и секции из материнского капитала, и это хорошо. Но, мне кажется, каждая школа, каждое образовательное учреждение тоже должны принимать решения о том, чтобы дети из многодетных семей могли заниматься в кружках бесплатно. И это, кстати, вполне во власти директоров – я сама была директором школы, поэтому знаю, о чём говорю. К примеру, как одинокая мама с восемью детьми может позволить себе платные кружки? А они нужны, особенно те, которые могут помочь ребёнку определиться в будущем с профессией. Они не могут быть для многодетных семей платными. И это не вопрос власти. Это решение каждой конкретной школы, конкретного директора – как они в своём положении об оплате эти вещи пропишут. Как это работало, например, в моей школе? Мы сразу во внебюджете закладывали оплату педагогов. Ведь хороший педагог дорого стоит, и если у него будет несколько детей из многодетных семей, его зарплата не должна страдать.  Её можно компенсировать общим баллом внебюджета, и это, повторюсь, должна решить школа.

— Гуманитарная помощь для детей Донбасса – ведете ли вы работу по её сбору? Насколько часто обращаются люди, и что бы вы порекомендовали тем, кто действительно, по зову сердца, хочет помочь? На что сделать акцент?

— Конечно, работа проводится. В Москве много пунктов для приёма гуманитарной помощи. И если говорить о детях-сиротах, то здесь даже меньше проблем – они сегодня находятся под защитой даже двух государств. А вот семьи, у которых, к примеру, один ребёнок, но негде жить? Как помочь? Можно взять к себе. Вообще, москвичи помогают по всем направлениям. Недавно Сергей Семёнович Собянин подписал соглашение о побратимстве с Луганском. Туда, к примеру, выехали наши московские строители с такой техникой, которую луганчане в жизни не видели. И мы должны с вами понимать, что и наша частичка в этой помощи есть, потому что и наши налоги туда идут. И, как мне кажется, очень важно поддержать решение мэра, а не сидеть и говорить, что вот мол, ещё и Луганск кормить будем. Да, будем, потому что это русские люди.

Что касается того, в чём больше всего ощущается нехватка… Я бы особо отметила учебники на русском языке – вот их действительно катастрофически не хватает. Но и в этом плане наши жители откликаются – к примеру, очень хорошая акция была у «Единой России», «Подари книгу школе».

— Мы тоже в начале мая объявили акцию – вяжем и шьём вещи для детей из Донбасса.

— «Седьмой лепесток»?

— Да. И уже немало рукодельниц со всей страны откликнулись на наш призыв.

— Здесь, мне кажется, важно правильно продумать логистику. Наши люди всё принесут, самое лучшее, но нужно, чтобы всё это действительно дошло до ребёнка. Мы со своей стороны тоже готовы помочь. Кстати, хочу рукодельницам ещё одно направление подсказать – вещи для недоношенных деток. Их ни одно предприятие не шьёт и не вяжет, а это вопрос выживания для таких малышей. Мы узнавали – на Донбассе такие детки тоже есть.

Источник: argumenti.ru